Once I started translating them, I could not stop.
В райском аду Амура,
в дебрях зеркальных затей
я, как пуля, как дура,
искала прямых путей,
нашла цепи, колодки,
чётки из спелых обид
да русский язык в глотке,
острый, как аппендицит.
In the heavenly hell of Cupid,
in the jungle of shadowy ploys,
dumb as a stray bullet,
I kept looking for straight ways in vain,
but found my chains, my shackles,
my rosary of sore grudges, disdain,
and also my Russian language, sharp
as appendicitis pain.
* * *
Быть собой — не втягивать живот,
не таить обиду и тревогу,
думать — жизнь прошла, и слава богу,
верить — слава Богу, смерть пройдёт.
To be yourself is not to suck your stomach in,
or hide anxiety and hurt inside of you,
it is to think, “thank God, my life is over,”
to hope that death would soon be over too.
* * *
Торчащее обтесать.
Сквозящее углубить.
Талант, не мешай писать.
Любовь, не мешай любить.
Hack off what is sticking out.
Deepen what is coming through. Hey,
my talent, please, let me write. Love,
when I love, don’t get in my way.
* * *
Научиться смотреть мимо.
Научиться прощаться первой.
Одиночество нерастворимо
ни слезой, ни слюной, ни спермой.
И на золоте чаш венчальных,
и в бумажных стаканчиках блядок
искушённый взгляд замечает
одиночества горький осадок.
You can look aside, say goodbye first,
but no tears, no saliva, no semen
will ever dissolve loneliness.
Whether you drink from a golden bowl
at a wedding, or from paper cups
at a cheap pick-up place, in a haste,
loneliness will always be there,
as a bitter and harsh aftertaste.
* * *
Автоэпитафия
Под камнем сим — пустое тело
той, что сказала не со зла
гораздо больше, чем хотела,
гораздо меньше, чем могла.
Autoepitaph
Under this stone there is a body
of her, who, without gettind mad,
said much more than she meant to utter,
but much less than she could have said.
* * *
Жилплощадь – площадь жил,
покровов, мышц, костей.
Гостиниц старожил
уже не ждет гостей.
Куда он не спешит?
Откуда он идет?
Скитальцу всюду скит.
Бродяге всюду брод.
His dwelling is his skin,
his muscles, tendons, bones.
A guesthouses’ old-timer,
he’s expecting guests no more.
Where is he coming from?
He’s in no rush, but where?
Wherever he will roam.
His home is anywhere.
* * *
Вечность – скатертью дорога.
Скатерть вечности бела.
Белизну её не могут
запятнать ничьи дела.
Ни награды, ни расплаты,
ни в блаженстве, ни в огне,
только вёрсты полосаты
попадаются одне.
F’rever is a road to nowhere,
like a linen smooth and white.
Human deeds can never stain it.
Crimes of weakness, crimes of might,
or rewards and retributions,
bliss and anguish, truth or lie
will not touch it; only mileposts,
lonely, striped, are rushing by.
The last 2 lines of the original, corresponding to the last 3/2 lines of the translation, are the last 2 lines of the 4th stanza of the famous “Winter Road” by A.S. Pushkin.
* * *
Как вешаться не хочется,
как хлопотно стреляться,
как долго и как холодно
лететь вниз головой!
В порядке исключения
позволь в живых остаться
и помереть, как следует,
а не как Пушкин твой!
How would I hate to hang myself!
To shoot myself? A hаssle!
To fly headfirst to death
would be so dreary, cold and sad!
As an exception, for a while
allow me to survive, please,
and to expire properly,
not like your Pushkin had!
* * *
Белый идет всем.
Черный – только красивым.
Нет не больных тем,
если живешь курсивом.
Счастье всегда сэконд хэнд.
И не новей мытарства.
Будет и нам хэппи энд.
Или небесное царство.
Everyone looks good in white,
but only good-looking in black.
All the topics are sensitive
when your life is a train wreck.
Happiness is second-hand,
misfortunes are not brand-new.
We’ll meet our happy end,
we will all go to Heaven too.
* * *
Одиночество — это болезнь,
передающаяся половым путем.
Я не лезу, и ты не лезь.
Лучше просто побудем вдвоем,
поболтаем о том, о сем,
не о том, не о сем помолчим
и обнимемся, и поймем:
одинокий неизлечим.
1996
Being lonely is a nasty STD.
I’m not pawing you, so don’t paw me.
Let’s better simply be together,
chat about this or that,
stay quiet about some big mess,
then finally embrace and gather
that you can’t cure loneliness.
1996
* * *
Нет любви? — Так сделаем ее!
Сделали. Что дальше будем делать? —
Сделаем заботу, нежность, смелость,
ревность, пресыщение, враньё.
No love? O.K., let’s make it!
We made it, nice! What else is there?
Let’s make courage, tenderness, care,
jealosy, satiety, lies.
* * *
Давай друг друга трогать,
пока у нас есть руки,
ладонь, предплечье, локоть,
давай любить за муки,
давай друг друга мучить,
уродовать, калечить,
чтобы запомнить лучше,
чтобы расстаться легче.
Let’s touch each other while we still have hands,
our palms, our upper arms, our knees, our elbows,
let’s love each other out of pity, hence
let’s torture, cripple, mutilate, dismember
to make it easier to pull apart,
and when apart, have something to remember.
* * *
О чем бы я ни писала, пишу о ебле.
И только когда я пишу о самой ебле,
то кажется, что пишу совсем не о ебле.
Вот почему я пишу только о ебле.
Whatever I write about, I write about fucking.
And only when I write about fucking itself,
it seems that I am not at all writing about fucking.
That’s why I write only about fucking.
* * *
День и ночь подвергаюсь любви.
Мне б хватило и ночи, не каждой
и не через, а может — однажды
и навек. Не жалей, не зови
и не плачь. Я откликнусь без зова
и сорву за печатью печать,
буду петь в половине второго
и в ладонь тебе буду кончать…
I’m subjected to love, day and night.
Only night would be fine, and not every,
maybe once and for all would be right.
I’ll return without being called back,
don’t call out, don’t cry, don’t be glum.
I’ll rip off all my clothes, one by one,
I will sing half past one in the morning,
squirting into your palm when I come.
* * *
9
Пахари паха,
оратаи рта,
рыцари страха,
упрека, стыда,
вкладчики, пайщики
средней руки.
мальчики с пальчиками…
Мужики.
9
Middling shareholders,
midlevel depositors,
the brave knights of fear,
of shame and reproach,
big studs, smaller boys
with their sweet little fingers…
They all till someone’s mouth
and plough someone’s crotch.
* * *
С
Не надо обо мне молиться.
Не то, молитве слёзной вняв,
со мною что-то не случится,
минует что-нибудь меня,
наставит на стезю иную,
напомнит про всесильность уз,
и что-то злое не минует
того, о ком в слезах молюсь.
With
Don’t ever pray for me, I beg you,
’cause if your prayer is ever heard,
then something may not happen to me,
something will pass me, a random word
will tell me of my ties to honor,
will make me take a different turn,
and evil will befall that someone
for whom I cry, and pray, and burn.
* * *
Плоть
Кровью своей умыться,
выпачкавшись чужой…
С кем ты, с кем ты — с убийцей
или с ханжой?
Кровью, рекой непроточной,
алой и голубой…
Кровь молода, непорочна,
зла, хороша собой.
Нет ничего ярче —
отвори и твори.
Нет ничего жарче —
так и жжет изнутри,
так и рвется — пролиться,
так и жаждет — омыть…
Следовательно, с убийцей?
Может быть.
The Flesh
To wash yourself in your own blood
after being smeared with blood…
Who are you with, who is with you,
a killer or maybe a prude?
In blood — the dark, stagnant river —
in blood, scarlet and blue…
Blood is so young, so innocent,
angry, good-looking like you.
There is nothing brighter,
pulsating, creative tide.
There is nothing hotter,
it burns, it burns from inside,
it rushes to be let out,
to wash all over, to flow…
Therefore, you are with a killer?
Maybe, I do not know.
* * *
Мат
Жертвуешь собою, как ферзём,
чтобы мне поставить мат Легаля.
Старый трюк, испытанный приём! —
Христиане так переиграли
бедных римлян. Дело в кураже.
Только свято место снова пусто.
Требует искусство новых жертв,
требующих нового искусства.
Mate
You sacrifice yourself, like in a chessgame
you’d give a queen to give me Legal Mate.
It’s how the Christians outplayed the Romans.
This old tried-out trick has gained some fame!
The swagger trumps the power and its vices.
The holy place is empty yet again, the heroes gone.
The art needs sacrifices to go on,
more art is needed for the sacrifices.
Mathfoolery 